Дэйтиморское празднество обещало быть роскошным и всецело оправдало ожидания. Но, помимо этого, оно обернулось также преисполненным сюрпризов для горожан и гостей из других земель, съезжавшихся со всей Империи для участия в торжествах. Но сюрпризы оказались отнюдь не торжественными, а плачевными, и не только для Дэйтимора, но и всего государства. Ибо, по совсем неслучайному стечению обстоятельств, свидетелем нежданных событий, скрасивших красным ход праздника, стала лично первое лицо и правительница Империи - великодержавная императрица Адалинда Байл.
Она не любила упускать пышные и людные мероприятия, особенно, если присутствия на них требовал долг перед державой. Конечно, последнее лишь удобный повод отложить столичные дела и отправиться в небольшое, но всё же по-детски интригующее путешествие с конечной целью насладиться незабываемым фестивалем. Разумеется, по воле Её Величества весь имперский двор был поднят на уши, заявлено о великой важности дэйтиморской знаменательной даты и первейшем приоритете проведения торжеств, а сам поместный праздник едва не превратился в общеимперский. И всё это дабы никто и помыслить не смел, что светлейшая позволила себе отбросить важнейшие государственные заботы ради какого-то сельского гуляния. Безусловно, Дэйтимор был важным имперским городом и торговой точкой, но столичные аристократы привыкли на всё, что за пределами их уютного мира, смотреть свысока. В отношении Дэйтимора такая позиция была особенно характерна сторонникам расовой политики имперского двора, считавших этот город логовом акшарского сопротивления человеческому господству. Адалинда нашла забавным именно этим господам сделать предложение, от которого нельзя отказаться - составить ей компанию на пути в пирующий город.
Таким образом, помимо её семьи, за императрицей со свитой двинулась длинная процессия, состоявшая из пары десятков дворян, как мелких, так и весьма богатых и влиятельных, с их собственным сопровождением. К колонне присоединялись также купцы и караваны, чувствуя себя в безопасности рядом с императорской гвардией, а ещё крестьяне, путешественники и вольные наёмники. Так что шествие само по себе уже было грандиозным, растянувшись на полторы мили, чем государыня гордилась, свидетельствуя о том самодовольной полуулыбкой.
Сама дорога выдалась лёгкой и бодрящей, предвкушающей предстоящие увеселения. Дэйтимор был одним из ближайших к столице городов, и колонна добралась до полиса за полторы суток, будучи к вечеру второго дня уже на месте. Светлейшая императрица, несмотря на свой статус и обязанности, редко выезжала из столицы. Единственным регулярным местом посещения за пределами Штольценгерда для неё были императорские охотничьи угодья - обширные леса, где простолюдину было запрещено натягивать тетиву и замахиваться топором. Но какой бы не была страстью императрице охота, как бы не влекла её дикая глушь девственных лесов Дарзагора, всё же однотипные мероприятия от луны к луне утомляли и надоедали, а дэйтиморское казалось многообещающим, необычным и захватывающим. Не то чтобы в столице не устраивали празднеств, отнюдь, там они были куда роскошнее и масштабнее, особенно, если поводом был день рождения кого-нибудь из членов императорской семьи или самой светлейшей. Однако, со временем всё стало казаться наигранным и бутафорным, а вот нынче выпал шанс лицезреть, наконец, кое-что стоящее. Да и повод был не фальшивка - полтысячелетия со дня основания города, так что преувеличенными дэйтиморские ликования никак было не назвать. Совокупность этих факторов была причиной приподнятого настроения императрицы на протяжении всей поездки, так, что даже недовольство дворян и язвительные замечания в адрес акшаров в междоусобных диалогах, не могли его испортить. Пасмурное небо и промозглая погода только воодушевляли светлейшую, в то время как большинству холод и перспектива ливня никак не могли быть по нраву. Треть пути Владычица Запада провела в седле, однако нежная плоть и утончённая фигура не предрасполагали к длительной верховой езде, несмотря на охотничью подготовку Адалинды, которая, тем не менее, даже во время долгих недельных охот никогда не отличалась выносливостью. Сдавшись под натиском усталости, государыня пересела в свою огромную повозку, которая внутри представляла собой удобную комнату с постелью, софой, столиком и гардеробом. И весь остальной путь императрица то скучала, то праздно общалась с первой из младших сестёр Катериной, то обсуждала насущные дела и предстоящие торжества в Дэйтиморе с Таллией. Тем не менее, в целом, дорогой к цели она осталась довольна, зная также, что это лишь прелюдия к настоящему удовольствию. Вскоре, процессия во главе с изнывающей от нетерпения, но не подающей виду Адалиндой, вступила в Дэйтимор.
Приём был роскошным. Разумеется, императрица просто не могла заявиться в город без предупреждения, а потому ещё до выезда разослала имперских герольдов с известием о прибытии себя любимой в сам Дэйтимора и к вероятным гостям. В итоге знати из соседних земель собралось куда больше планировавшегося, местным пришлось в поте лица за пару дней переписывать весь сценарий празднества, перестраивать декорации и переназначать организаторов для придания ему большего размаху и помпезности, дабы впечатлить Её Величество. По прибытии колонны, её встречала толпа, выстроившаяся коридором на главной улице и кидавшая к ногам снова пересевшей на кобылу императрице цветы и яркие ленты. Внутри Адалинда ликовала, однако ликование это было вызвано скорее не демонстрацией народной любви, а её самолюбием от этой любви питавшегося. Правда, внешне своё восхищение государыня почти не выказывала, ограничиваясь лёгкой господской улыбкой. В конце концов, эта реакция народа на явление их богини должна быть и жаль лишь, что столичные павлины и белоручки никак до этого не дойдут. А вот сопровождавшие дворяне были поистине шокированы. Они никак не ожидали узреть в городе, о котором презрительно отзывались "акшарской резервацией" такой смешанной толпы и концентрации восторга, восхваляющих Её Императорское величество. Как никак, а эти лорды и бароны оказались в сиянии лучей славы и без того светлейшей личности государства, и самые умные из них не собирались упускать возможности этим воспользоваться. Ну а дальше - круговерть веселья, маскарада и пира, и это только в первую ночь после прибытия. Разумеется, для черни они были своими, а для носителей голубой крови - своими и разделялись по благосостоянию кварталов, в которых проводились. Но даже для вторых императрица была слишком великородна, а оттого её решение, вместе с ближайшими спутниками, принять участие в торжествах подле местной и приезжей аристократии была величайшей честью, которая только могла быть оказана городу, этим людям и самому празднику, раз в его честь светлейшая была готова временно забыть о своём высшем статусе, что, конечно же, было лишь умело навеянной Адалиндой иллюзией. Кроме того, везде она была в центре внимания, окружена почитателями, осыпана похвалами и чествованиями, одарена дорогими и изысканными подарками, всячески обхаживалась и утопала в лести, что не могло не восторгать императрицу. Тем не менее, она держалась в свойственной манере лёгкой отрешённости с примесью цинизма и хладнокровия, будто бы она намного выше всего происходящего, всех смертных развлечений, которые не подобают её божественному идеалу, но, как добрая и милостивая повелительница, она согласно снизойти до примитивизма своих подданных, благодаря за дары своей коронной полуулыбкой.
Бессонная ночь прошла быстро, а, учитывая, что не у всех её спутников была возможность спать по дороге в Дэйтимор, в то время как торжества обещали длиться ещё пять дней, а активная их фаза с ночными гуляньями, как минимум, половину этого срока, Адалинда распорядилась, чтобы свитские алхимики разбавляли завтрак бодрящим зельем. День начинался с гладиаторских боёв. До этой поездки, императрица лишь однажды бывала в Дэйтиморе, в составе процессии отца. Отец же её, будучи человеком широких либеральных взглядов, отзывался об этом городе негативно, как об оплоте старых варварских традиций и устаревшего образа жизни, который не подобает жителям новой, просвещённой империи Дарзагор. Одной из таких традиций он называл гладиаторские бои - кровавые побоища, в которых толпа решает, кому жить, а кому умереть. Обычно в пользу последнего. Прошлый император мечтал навсегда избавиться хотя бы от таких, позорных для всего прогрессивного мира, обычаев, хотя и понимал, что это лишь малое ответвление куда более масштабного имперского порока - рабовладения, которое в Дарзагоре не было окончательно ликвидировано с приходом феодального строя и нигде так не процветало, как в Дэйтиморе. Несмотря на своё презрение к обоим этим явлениям, император посетил во время своего пребывания в городе гладиаторские бои и даже, в решающий момент, следуя общему настрою толпы, опустил палец вниз, приговорив побеждённого к гибели. Адалинда, будучи восьмилетней девчушкой, вынуждена была смотреть тогда на отлетающую от тела голову и струю крови, фонтаном хлеставшую из шеи, как и на все кровавые схватки. Таким был этот жестокий урок отца, чтобы она поняла и презрела подобное насилие ради развлечения, но в тоже время осознала и другой не менее важный тезис: правитель должен делать то, что от него ждут, невзирая на собственные взгляды, и только, когда достигнет абсолютного авторитета и уважения среди подданных, когда он станет для них превыше всех привычек, только тогда он будет достоин снести старые порядки. А потому, помня те слова и страшное для малолетней зрелище, сколь бы эстетствующей она себя не считала, была вынуждена стойко выдержать все бои и принести смерть последнему бойцу. Вопреки напряжённым ожиданиям, всё оказалось не так уж ужасно, как в детстве, а некоторые схватки даже показались ей мало отличимы от пеших рыцарских турниров, проводившихся в Штольценгерде и менее закостенелых городах Империи. Только что в первом случае кровь лилась из оголённой плоти, а во втором - из под доспехов. После боёв был небольшой перерыв, в ходе которого императрица со свитой объезжали город, наслаждаясь древними красотами. А вечером снова был устроен пир под открытым небом, затем маскарад, танцы, музыка и проделки шутов. В общем, ситуация прошлой ночи повторялась. Однако в этот раз, когда, казалось, всё пошло как прежде, гостям пиршества ещё предстояло пережить самое интересное и шокирующее событие.
После заката было организовано театральное представление на подмостках, размещённые непосредственные на центральной площади. Весь многочисленный нобилитет располагался непосредственно у сцены, наиболее знатные, в том числе и императорская семья, восседали на наспех сооружённых деревянных помостах, наблюдая за пьесой поверх голов стоявших на вымощенной плитками площади. У подножия помостов были расставлены имперские гвардейцы. Вскоре началось представление. Это была комедия, но развернуться как следует самодельной постановке не было суждено. Никто и не понял, как всё случилось. Была кровь, окровавленный труп девицы на алтаре прямо на сцене, крики и хаос.

Первым опомнился командор императорской гвардии, когда в толпе аристократки уже начали визжать, а аристократы хвататься за оружие или разбегаться в стороны. Это могло быть что угодно. От случайной гибели до тщательно подстроенного заговора, где труп на сцене - только отвлечение внимания. Но гвардия была к этому готова.
- Сдвинуться! Сомкнуть щиты! Защищайте императрицу! - Громом прозвучали боевые распоряжения командора. Отборные воины тут же оцепили помосты, не подпуская никого из паникующих к императорской свите и другой высокородной знати. - Нам нужно вывести правительницу, скорее! - В такой панике взять ситуацию под контроль было нельзя, а потому оставалось только одно - отводить благородных, саму светлейшую и её родичей в безопасное место, пусть даже придётся клинками прорубать путь через толпу.
Адалинда, тем временем, всё ещё восседала на своём кресле, декорированном под трон, не в силах пошевелиться и отпрянуть от шока. Она уже видела в своей жизни публичные показные убийства, демонстрации силы, во времена болезни отца, когда полдвора играло против неё. Немногие остались на её стороне. Одного из таких, верного и мудрого наставника Криспина, закололи мизерикордами прямо в дворцовом коридоре, на глазах у нобилей и стражников, но они ничего не сделали, а принцесса была вынуждена стоять и смотреть, как одного из самых почитаемых ею людей режут будто свинью. О, она отомстила всем обидчикам, да, но тогда, победив и заняв наконец трон, она была уверена, что больше такого не повторится. Что теперь она управляет ситуацией и оттого навсегда избавлена от подобных потрясений для себя и своих подданных. Но произошедшее доказывало обратное. И Адалинда прекрасно понимала, кому адресовано это послание. Ей самой и всем её сторонникам. Это казалось диким кошмаром, но было явью. С тех пор, как она взошла на трон, никто не осмеливался на такой наглый и беспринципный протест. Это было чересчур. Однозначно. Детский страх сменился на зрелый гнев. Светлейшая решительно встала с кресла. Тут же к ней, с поклоном, подошёл командор.
- Нам необходимо вывести Вас, Вашу семью и всех сопровождающих в безопасное место, Ваше Императорское величество, - учтиво и спокойно констатировал он, несмотря на напряжённую обстановку, однако Адалинда будто не услышала командора.
- Немедля отправить герольдов с приказами ко всем воротам: из города никого не выпускать! - Распорядилась императрица, обращаясь к командору.
- Ваше Императорское величество, я тотчас отдам приказ, а теперь, прошу, позвольте сопроводить Вас и Вашу семью в цитадель, - снова с прежней учтивостью ответил он, настаивая на необходимости покидания площади. В ответ императрица кинула на командора пронзительный пылающий взгляд, но затем, всё же, едва заметно кивнула головой, ещё раз взглянув на площадь. Паника утихала, люди опомнились, со всех сторон появлялись многочисленные городские стражники. Пока что, труп девушки был единственным. Но это было только начало.

Отредактировано Адалинда II Байл (2016-04-28 02:36:13)

Таллия всегда относилась к той категории людей, который любят шик. Шик, богатства и веселье. Стоит ли говорить о том, что Дейтиморский фестиваль – то действо, что пришлось ей как нельзя по вкусу?
С высокого помоста, сооруженного для императорской семьи и приближенных Ее Величества, открывался прекрасный вид на центральную площадь, ныне занятую театральной сценой, а также на праздничную процессию, петлявшую по городским закоулкам. Там, вдалеке, кормили в честь фестиваля бедняков, в другом конце города – раздавали монеты обездоленным. Никому не должно было быть грустно в тот день.
Наинелюбимейшая Таллией часть, где нужно было наиграно-учтиво приветствовать министров да прочих приближенных, притом упорно делая вид, что Императрица интересует Айерскую графиню исключительно как уважаемый правитель, осталась позади, что не могло не радовать. Оттого акшарка смогла спуститься на нижнюю трибуну и наконец-то устроиться рядом с младшим братом, дабы насладиться представлением. Оное обещало было грандиозным.
- Дейтимор с каждым годом становится все богаче и краше, - улыбка темноволосой, когда та, слегка наклонившись к Тайлору, шепнула ему на ухо те слова, казалась легкомысленной и удивительно беззаботной. – Это не может не радовать, не так ли?
Впрочем, вполне резонным было бы признать, что богатство да процветание негласной столицы акшарской расы было весьма безрадостным для большинства людей. Они, как существа слабые и беспомощные в сравнении с теми, кто был способен подчинить своей волей едва ли не любого, не готовы были делить блага и, тем более, власть с подобными существами. Высшими существами.
И Таллия это понимала. Забавлялась сим фактом, видя завистливо-ненавидящие взгляды, направленные на нее другими министрами. И нисколько не боялась. То им стоило бояться ее.
Мысли императорской советницы были прерваны гулом труб, известивших о начале представления. Невольно внимание леди Сейбх переключилось на стайку танцовщиц, разодетых до неприличия откровенно, тем не менее, двигавшихся весьма грациозно. Действо как-то постепенно поглотило женщину…

- Как для трупы путешественников они хороши, - не без удовольствия признала графиня после очередной чудно исполненной арии. – Скоро твои именины, мой дорогой. Я бы пригласила их выступить на празднестве, если ты, конечно, не имеешь ничего против.
Тонкие пальцы, до того, словно в меланхоличной задумчивости, мягко порхавшие по запястью брата, мягко сжали его ладонь.
Увы, но полученная несколько лет назад Таллией должность отделила ее от Тайлоры, что частенько заставляло акшарку печалиться. Брат был последним, кто действительно был дорог ей, оттого их редкие встречи вызывали меланхолию и латентную, скрытую грусть. Признаваться в том вслух, пускаясь в какие-либо объяснения, было бы глупо, да и леди Сейбх не относила себя к числу особ, умевших красиво говорить о собственных чувствах, но такие малые, почти и незаметные проявления нежности, все же, из их общения никуда не делись, оставаясь скромным напоминанием о сестринской заботе и любви.
Музыка тем временем стала громче, словно извещая собравшихся о близкой кульминации действа. И оная наступила, поразив всех, вероятно, в самое сердце.
По шуму, испуганным переговорам актеров на сцене, а затем и пронзительного, полного ужаса крика одной из танцовщиц, было совершенно понятно, что окровавленное тело девицы, распятое на каменном алтаре, вовсе не было частью спектакля. Что-то пошло не так.
Таллия невольно встала, все еще сжимая руку брата, да еще и крепче обычного. Она физически ощущала, как участилось ее сердцебиение, слышала отвратительный гул в ушах от оного, и осознавала, что внутри закипает паника. Акшарка знала, что это за алтарь. Узнала и способ убийства.
Каждому представителю ее расы с малых лет в голову вбивали мысль о недопустимости помешательства на крови, о том, сколько бед то сумасшествие, посеянное трудами последователей Культа Крови, принесло детям Уткхарша. Но все еще находились те, кто слепо верил сказкам о вечной жизни без крови, ради которой и лишал жизни неповинных ни в чем людей.
Но… экий же вздор! Ни один член культа не совершил бы свое деяние пред всеми. Последователи оного не ставили своей целью что-то доказать окружающим, никогда. Отсюда напрашивался лишь один вывод – той, кто совершил сие, желал навредить акшарам. А вместе с ними и ей, Таллии Сейбх.
- Миледи! Ваше Сиятельство! – голос солдата из числа имперских стражников не сразу смог вернуть темноволосую на грешную землю. – Нужно уходить, здесь опасно. Прошу, поскорее!
- Да… Да, я поняла, - Таллия рассеяно кивнула, но взглянула вовсе не на солдата. На Тайлора.
Он не был ребенком уже давно, но оттого нежелание графини, дабы брат не видел таких отвратных сцен, не слабело. Даже напротив.
- Пойдем, - шепнула она, потянув Тайлора за руку. – Сейчас начнутся беспорядки.

Спустя час; замок Дэйтиморского Совета
То было место, наилучшим образом укрепленное. Подходящее для членом императорской семьи, как никогда ранее.
Айерские акшары прибыли в замок вскоре после Ее Величества, вместе с остальными министрами. Чуткий слух Таллии еще во время дороги сюда уловил возмущенные переговоры, лишь доказывающие, что алтарь был узнан не только ею, а виновных чертовы людишки назначили без суда и следствия, желая спихнуть вину на представителей ненавистной расы. Как предсказуемо!
- Ваше Величество! – воскликнула леди Сейбх, быстрым шагом пересекая просторный холл. – Вы в порядке?
Вопрос, вероятно, принадлежал к числу риторических. Разве было возможно, чтобы стража допустила ранения или иной неприятности для Императрицы? Вздорное предположение.
- Капитаны стражи отправились помогать устранять беспорядки. Вероятно, они вскоре вернутся с вестями, - Таллия была как никогда серьезно. – Я думаю, необходимо созвать Совет – большинство министров и советников уже добрались сюда или вот-вот будут здесь. То, что случилось, было открытым вызовом Вам… или Вашим приближенным.
Акшарка поджала губы, но более ничем не выдала праведного гнева – в конце концов, в чью сторону то был плевок, и без того было ясно. К чему разоряться?..

Её Императорскому величеству ныне едва удавалось сохранить самообладание. Она буквально полыхала гневом и возмущением, приправленными жестокой обидой, что не заметить не смог бы и слепой. В такие моменты, даже приближаться к светлейшей её подданным представлялось величайшей опасностью, не то что обращаться к ней. Но долг службы государству обязывал, если даже придётся навлечь на себя всесокрушающую ярость владычицы, переведя её с представляемых в мыслях виновников кровавой расправы. Да, императрица всегда следовала своим принципам дисциплины характера и жёсткому эмоциональному контролю, но порой бывали ситуации, когда было необходимо во всех красках выказать свои реакцию, чувства и мысли относительно произошедшего, дабы продемонстрировать солидарность с теми, кто скрыто наблюдает за каждым движением мускула на лице светлейшей и прислушивается к каждому слову, сказанному относительно случившего, кого её реакция и позиция волнуют не меньше, чем, собственно, сам ужасающий инцидент. Иногда приходилось даже переигрывать, но сейчас все эмоции были натуральными, а гнев - самым подлинным. Хотя прошёл уже час, перед взглядом императрицы до сих пор все подробности кровавого события представали как наяву: роскошный шумный праздник, так услаждавший слух и взор, чудесная постановка одной старой, но всё такой же актуальной, пьесы, грандиозная музыка, грациозные танцы, преисполненная счастьем и восторгом толпа, приветствующие и восхваляющие светлейшую представители народа и знати, а также её собственные минуты веселья и беззаботности, которых так не хватало с детства, и после всего этого - кровь, крики, труп бедной девушки, распластавшийся на алтаре, с разорванным платьем. Началась паника, толпа рвалась туда-сюда. На императрицу и её окружение уже никто не обращал внимания, они стали для людей таким же бесполезным элементом праздничного интерьера, как и подмостки, которые теперь были окроплены кровью девицы так же, как и всё это торжество, и репутация его непосредственных участников. В первую очередь - государыни. Она думала над тем, могли ли все эти горожане, бедняки, купцы, аристократы и селяне, приехавшие в город на торжество, помыслить о том, что, рядом с живым солнцем - самой императрицей - может произойти подобное? Могли ли предположить, что сам источник их света может быть омрачён тьмой, что даже богиня во плоти не застрахована от удара в спину? Нет, в их головах не рождалось даже мысли о том, что подобное может произойти подле Её Величества. Ведь Она одним своим присутствием воодушевляла сердца простонародья, вызывала почтение аристократии и ужас нечестивых помещиков. Никто не осмеливался даже взглянуть на её прекрасный светлый лик, сказать слово, кому же могло подуматься, что в этом мире есть сила, способная бросить ей вызов? Устроить расправу на её глазах и не опасаться за немедленное отмщение? Нет, это было просто невероятно! Все они были уверены, что одно только нахождение поблизости императрицы даёт им защиту свыше, что сама судьба не посмеет оскорбить Величество Императрицы малейшей скверной ситуацией, всё выглядело так, будто бы весь мир, все силы природы подчинены одной только светлейшей государыне. И сколь же страшным и болезненным было разрушение этой прекрасной и восхитительной - не только для народа, но и для самой честолюбивой и горделивой Адалинды - иллюзии, осуществлённое со всем только возможным уровнем нахальства и безнаказанности? Особенно для неё, ведь остальные ощущали все вышеописанные чувства скорее подсознательно, императрица же абсолютно точно осознавала, что творится в головах её верноподданных и каковы тому причины, ведь иначе ей было бы просто не удержать власть. И теперь её катастрофичный просчёт мог стоить ей всего таким кропотливым трудом построенного. Ведь она, хоть и с прискорбием и явным нежеланием, но всё же понимала, что всё её напускное величие, по сути своей, тоже одна большая иллюзия, лишь частично подтверждаемая реальным положением дел. И это отнюдь не преувеличение. Искры достаточно, чтобы вызвать пожар, спаливший город, мелкого камешка - для сокрушительного оползня, что завалит всю долину. Без сомнения, произошедшее могло стать подобной искрой, и Адалинда это прекрасное понимала. И если она не расправится с виновниками с максимальной скоростью и жестокостью, это может обернуться трагедией её правления. Уже пошёл волнительный ропот, уже звучали недовольства, уже чувствовалось сомнение в умах и глазах простолюдинов и знати: а правда ли так велика и могуча наша государыня, раз допустила подобное бесчинство?
Её Величество сами не знали полного ответа на этот вопрос. Но, какой бы то ни был, ответ должен был быть, должен был последовать незамедлительно. И к нему светлейшая готовилась в своих мыслях со всей тщательностью и свойственной ей в такие моменты расчётливостью и ответственностью, не упуская не единой детали и заранее продумывая всё до мелочей. И всё же снова и снова ввергали её в мысленное бешенство размышления о случившемся и о том, кто мог стать виновником. И правда, каким же надо быть безумцем и фанатиком, чтобы осуществить подобное на глазах у всего населения огромного города, да ещё и императорской семьи и самой правительницы, полагая, что можно уйти и остаться безнаказанным? Разве можно рассчитывать бросить вызов столь великим оскорблением государю и решить, что можешь убежать? А даже, если виновник и смирился с неотвратимостью смерти, разве не знает, что, перед гибелью, мучения его от пыток будут ужаснее самой страшной смерти? Императрица твёрдо знала, что теперь виновникам кровавого торжества будет негде укрыться от её яростного возмездия, и оно настигнет их столь же стремительно, неожиданно и жестоко, сколько сейчас последствия и позор от праздничной расправы постигали Адалинду.

Слова Таллии, обращённые к ней, вывели её из ступора и позволили вырваться из пучины размышлений, в которые она была погружена, стоя в просторных покоях на втором этаже замка Дэйтиморского совета, куда их привела под свою защиту гвардия. Здесь, в уютной светлой комнате с высоким потолком и обширным незанятым пространством, находились, помимо Первой советницы и императрицы, также гвардейцы и фрейлины. Сбитой с толку, светлейшей потребовалось несколько мгновений, чтобы она смогла осмыслить реплики Первой советницы, выходя из замешательства. Хотя злость и обида всё ещё правили бал в её неспокойной душе, а особенно било ощущение собственной беспомощности, неспособности сделать что-либо сиюминутно, Адалинда всё же постаралась принять наиболее невозмутимый вид и спокойно, со свойственным ей в публичной обстановке хладнокровием, отреагировать на сказанное акшаркой. Светлейшая повернулась к верной советнице и слегка склонила голову в бок, вслушиваясь в её слова, после чего согласно кивнула.
- Не обо мне следует беспокоиться, mein lieben, но о наших верноподданных. Это они, прежде нас, пострадали от действий наших недоброжелателей, - со всем подобающим монаршим достоинством, выпрямившись в полный рост и глядя на Таллию с высоты своей грациозной фигуры, ответила на вопрос вежливости Таллии светлейшая, а затем продолжила: - Но Вы правы, необходимо созвать городской и дворянский совет для обсуждения произошедшего и принятия решений и действий для предотвращения повторений подобного зверства в границах нашего священного государства. Поручаю Вам немедленно организовать зал собраний, оповестить советников и подготовить всё необходимое для скорого начала совещания.
Приказ императрицы был недвусмысленным, хотя его истинное призвание было скорее в том, чтобы отослать Таллию, а официальный его характер был обусловлен одновременно встревоженностью государыни, не утихающей злостью и присутствием в покоях других людей. Едва светлейшая ускользнула сюда от преследовавшего её нобилитета по настоянию лейтенанта гвардии, приказала никого в покои не пускать, а стражу и служанок не успела расставить по позициям, где их услуги были бы наиболее необходимы. Сейчас Адалинда желала только побыть наедине с самой собой, своими мыслями и подготовиться к выходу к ожидавшей её в атриуме аристократии из городских нобилей, а также прибывших с ней из столицы, которые, судя по доносившимся снаружи тревожным голосам, уже начинали беспокоиться за свою повелительницу и дальнейший ход Дэйтиморского визита, особенно учитывая монарший запрет на выезд из города всем без исключения и введение чрезвычайного положения, и было непонятно, вызвано ли это решение паникой или честолюбием светлейшей. Многим нездешним хотелось поскорее покинуть город, который так неприветливо их встретил, однако закрытые ворота не позволяли этого сделать, как и ходившие по улицам военные патрули. Вот так вот одно убийство перевернуло жизнь горожан и посетителей праздника с ног на голову. Едва Первая советница покинула покои, как императрица, еле сдерживая бурю эмоций, приказала всем выйти вон, в том числе и гвардейцам, которые должны сторожить снаружи и никого к императрице не пропускать. Остаться было позволено лишь главной фрейлине Мелиссе, которая должна была привести госпожу в порядок перед выходом наружу, ну и младшей сестре Катерине, разумеется, которых светлейшая уже давно перестала считать другими людьми, а не неотъемлемой частью себя самой. Правда, из соображений безопасности и сестринского беспокойства, шокированную более всех прочих Кримхильду пришлось отослать в дальнее крыло замка с львиной долей гвардии, куда подальше от политики и тех дрязг, которыми вот-вот грозит произошедшее.

Государыня с видимым облегчением рухнула на мягкое кресло с золотой обводкой, позволив себе шумный выдох и вальяжную позу с расслабленным облокачиванием на спинку кресла, запрокинув голову и посмотрев в расписанный событиями старой баталии потолок. Мелисса же, тем временем, следуя приказу, принялась расчёсывать спадающие за спинку растрёпанные смолистые локоны светлейшей. Та отвела взгляд от потолка и склонила голову набок, невидящим взглядом глядя на богатые каргвеллийский ковёр, украшавший стену покоев над спальным ложем. На смену бурным переживаниям постепенно приходила усталость, а вместе с ней и рассудительность. Действие бодрящего зелья отступало, отсутствие сна на протяжении последних двух дней давало о себе знать, а пережитый стресс только усугублял эту ситуацию. И всё же светлейшей предстояло взять себя в руки и явиться на совет. Сейчас она, как никогда, должна быть уверенна и собрана; нельзя позволять себе расслабляться, проявлять малейшую слабость или безответственно подходить к происходящему. Случившееся было вопиюще и, ежели на разобраться с этим немедля, то подобное может не только повториться, но и усугубиться её бездействием, особенно, если враги решат, что они безнаказанны, что возмездие не преследует их по пятам, что можно и дальше творить свои бесчинства. И всё же сейчас Адалинде следовало собраться с мыслями, отбросив все ненужные эмоции и вновь обрести твёрдость духа. Только так она сможет управиться с этой ситуацией и уничтожить своих противников. Тем более это следовало помнить здесь, в Дэйтиморе, где у неё было так мало поддержки. Впрочем, как и везде, ведь путь властителя - это тропа одиночки.
- Ах, Боги, знать бы, кара или испытание?.. - утомлённо промолвила она в никуда, озвучивая свои мысли.
Государыня опустила руку через подлокотник, касаясь кончиками пальцев мягкого душистого ковра, и наблюдая за тем, как переливаются и искрят солнечные блики на рукавных кружевах из золотой парчи, проникавшие сюда через небольшой бифориум слева от постели. Снова перебирая мысленно события прошедших дней с момента выезда из столицы, она вспомнила пасьянс сестры и её слова относительно какого-то карточного предсказания, которым тогда она не придала значения. Императрица невольно улыбнулась, вспомнив свои сетования на легкомыслие сестрицы и её инфантильные увлечения, не подобающие девушке столь высокого положения. Не то чтобы теперь казалось, будто от глупых пасьянсов была какая-то польза, но, по крайней мере, от Катерины, с её странностями и любовью к оригинальному, но не всегда уважаемому, времяпрепровождению, она всё-таки существовала. Этот вывод на мгновение вновь заставил Адалинду улыбнуться, она даже думала заговорить с сестрицей, но вскоре же одумалась, продолжив разбираться в потоке сумбурных мыслей, с интересом заглядываясь игрой солнечного света.
Мелисса закончила с расчёсыванием и увлажнением волос императрицы алхимическими мазями, принявшись за лицо. Времени не было, а потому макияж накладывался лишь самый основной. Немного белизны, румян и подводка - готово! Мелисса мастерски орудовала кисточкой, даже имея при себе лишь полчаса и минимальные средства, могла превратить изнеможённую и осунувшуюся госпожу в настоящего ангела, спустившейся с небес, и преисполненной сил, красоты, сверкающую ярким светом от солнечного света. К счастью, государыня редко доводила себя до драматичного состояния, разве что после недель охоты. Но сейчас всё было не так плохо и прикладывать титанических усилий от Мелиссы не требовалось. Через заявленные полчаса Её Императорское величество была приведена в торжественный порядок и вновь блистала своим великолепием, могуществом и решимостью, казалось, несмотря на всё произошедшее и пережитое потрясение. Именно такое впечатление и следовало произвести на собравшихся аристократов. Остальное оставалось за Адалиндой, и она уже знала, что говорить и как справиться с поставленной задачей. Сейчас главное было оставаться невозмутимой, счастливой и делать вид, что инцидент, пусть и омрачил вечер, но нисколько не саму владычицу, которой, тем не менее, праведный гнев лишь придал пущих сил и уверенности для немедленного осуществления требуемого правосудия. Воодушевлённая этими мыслями и прекрасной работой главной фрейлины, государыня отринула всякое уныние и стресс, выгнав прочь из головы все скверные думы и уверенно поднявшись с кресла, распрямившись в осанке, со всей свойственной ей лебединой грацией и манерностью, сделав несколько шагов в сторону двери, как бы проверяя удобство платья и готовность предстать перед общественностью. По мановению руки Её Величества, Мелисса подошла к ней с главной императорской короной, выполненной из солнечного серебра, с вставками из различных тёплых цветов бриллиантов и жемчугов. Чуть опустившись, императрица позволила фрейлине надеть корону на свою голову. Светлейшая в полоборота повернулась к младшей сестре.
- Катерина, - только обратилась она к ней, что означало веление императрицы следовать за ней. - Мелисса, - то же прозвучало и к фрейлине, только, согласно этикету, к особе низкого титула государыня уже не оборачивалась, даже на четверть.
Тут, как по звонку колокольчика, раздался стук в дверь.
- Войдите! - императрицу заинтересовало, кто же ищет её внимания, хотя она уже догадывалась о личности посетителя.
В покои вошёл её личный камергер, открыв дверь настежь и встав лицом к стене вдоль дверного прохода, пропуская вперёд алхимика - человека не старого, но и не молодого, с короткой густой бородкой и такой же причёской, мелкими глазами, невысокого и усталого взглядом. Он был одет в непримечательный серый котарди, чёрные штаны и высокие сапоги. В низком поклоне, алхимик протянул светлейшей питейный кубок.
- Как Вы и просили, Ваше Императорское величество, - смиренно проговорил придворный, держа в ладонях кубок.
Государыня и правда не так давно давала указ принести ей ещё бодрящего зелья для поддержания сил в ходе Совета. Алхимики не помедлили с исполнением её желания. Она взяла кубок и, пригубив, отпила из него несколько глотков напитка, после чего оставшееся поставила на столешницу подле её левой руки. В мгновение ока, светлейшая преисполнилась бодрости, сил и уверенности, теперь уже будучи всецело готовой для встречи со знатью. Сонливость и усталость как рукой сняло. Только после этого, алхимик выпрямился и устремил вперёд взгляд в ожидании реакции императрицы, но не поднимая на неё глаз.
- Благодарю, можете идти, - довольная результатом работы подданных, императрица одобрительно улыбнулась алхимику и тот, снова низко поклонившись, спиной вперёд вышел из покоев.

Немного обождав, светлейшая сама вышла в открытую дверь, которую всё ещё удерживал камергер. За ней последовали сестра и главная фрейлина. Следом, закрыв деревянную дверь, последовал и сам гофмейстер. На выходе, Адалинда встретилась взглядом с лейтенантом гвардии, который, вместе с ещё тремя гвардейцами, охранял вход в покои. Она кивнула ему в знак того, что ему и его людям тоже следует пройти за ней. Лейтенант покорно поклонился и, дождавшись, пока все пройдут, разбил солдат на пары, одну из которых пополнил сам, и отдав приказ двигаться по обе руки от светлейшей. Миновав коридор, они достигли места сбора обеспокоенных представителей нобилитета, которые ютились на небольшом закуточке замка, не зная, куда деться, что думать и что делать. Здесь, в атриуме с высокими стенами и купольным сводом, собрались наиболее высокородные представители знати, гвардейцы, придворные маги, и другие непосредственные члены сопровождения и свиты Её Императорского величества на дэйтиморских торжествах. Увидев, наконец, государыню, которую они так долго ожидали и уже стали беспокоиться за её здоровье, все они в унисон низко поклонились ей. По коридору пронёсся облегчённый вздох, передававшийся от одного к другому. Императрица, как и обычно, сияла, казалось, ничто неспособно навредить ей или испортить её властного настроя. Это внушало царедворцам лишь ещё больший страх и благоговение перед личностью Её Величества.
Дождавшись, пока нобили поднимутся от поклона, она окинула взглядом весь атриум и, со своей естественной полуулыбкой, решительно и твёрдым, властным и громким голосом, что звенел сталью в каменных залах, обратилась к дворянам:
- Милорды и миледи, в пределах нашей святой суверенной державы произошло страшное. Наши враги осмелились покуситься на покой и мир наших верноподданных и граждан, но не просто ночью среди закоулок, а в ходе славного мирного торжества, вдобавок, в присутствии Нашего Величества, чем оскорбили и открыто бросили вызов Нам и Вам, как вассалам великопрестольного Дарзагора и его императорской короны. Но, вместо того, чтобы открыто явиться нам и сойтись в честной схватке с верными имперскими рыцарями, наши враги предпочли позорное трусливое бегство в тень после осуществлённого зверства, в ужасе ожидая нашего справедливого возмездия там и поныне, - чем больше говорила Адалинда, тем более уверенней становилась и будто бы возвышалась над всеми прочими присутствующими в атриуме, тогда как сами они также всё более вслушивались в слова государыни, немо соглашаясь с каждой фразой. - И возмездие, говорю Вам, последует незамедлительно. Мы уже предприняли меры для поимки кровавых преступников, по вине которых жители этого славного города навсегда запомнят этот грандиозный праздник как торжество крови, и это только начало. Сейчас Нам необходима всякая Ваша поддержка, господа, для предотвращения отныне и впредь подобных инцидентов, жестокой кары повинных в случившемся и восстановления мира в Империи. Посему Мы распорядились немедленно созвать Совет городских и столичных дворян, изволивших сопровождать Нас в Дэйтимор, дабы обсудить сложившееся положение и вывести наиболее эффективный метод противодействия нашим врагам в городе и по всей стране. - закончив свою речь, Адалинда оглядела своих слушателей, рассчитывая ещё также добавить сам призыв на совет, однако её опередил какой-то пылкий столичный дворянин, обнаживший клинок и вскинувший его вверх.
- Да здравствует Её Императорское величество! - Воскликнул он и тут же был поддержан громким гулом всех находившихся в атриуме.
Что ж, может, такое выражение поддержки и было чересчур помпезным и напыщенным, как никак, они всё же были не на поле боя, а возможно тот молодой нобиль просто стремился оригинальным образом обратить на себя внимание светлейшей, но сама она была в высшей степени удовлетворена подобной реакцией и теперь уже произошедшее полутора часом раннее уже не казалось такой страшной катастрофой, способной за раз уничтожить репутацию и достоинство императрицы. Горделиво подняв подбородок и оголив изящную шею, Адалинда засияла ещё ярче и даже позволила себе улыбку в ответ на одобрительные возгласы подданных. Постояв так ещё с минуту, она развернулась и, царской походкой с мелкими размеренными женственными шажками, двинулась в сторону зала совета.

Отредактировано Адалинда II Байл (2016-05-23 19:55:25)