Ни смена времен года, ни старания столичных зодчих, ни разноцветные огоньки, наполняющие город накануне праздников, десятками лет не могли изменить серого, холодного обличия Фелесгарда. Может, так и должны выглядеть промышленные центры? Широкие однообразные улицы, лишенные крутых поворотов, дома-коробки, возведенные, казалось, разом одним и тем же строителем (недалекий от истины факт), и вечный смок, объявший город, как туман, и тянущийся от квартала Гильдии Кузнецов – Фелесгард был известен именно таким. Мало кто из приезжих знал о том, что на окраине, едва ли не у самой городской стены, близ неприметного маленького домика из пористого серого камня – пекарской лавки добродушного толстяка Брайса, - приевшийся запах угольной пыли удивительным образом сменялся ароматом свежего хлеба; лишь единицы догадывались, что среди работяг – кузнецов да рудокопов – есть чудаки вроде Большого Элбана, долговязого и немного неуклюжего сына местного оружейника, умеющего рисовать удивительнее пейзажи угольным карандашом, даже под тусклым светом пары свечей, на чердаке, пока отец не заметил горе-преемника за бесполезным, как ему казалось, занятием, или малышки Ионы, которую после смерти ее родителей приютили в местном монастыре, в свои восемь умеющей вышивать краше королевских фрейлин, только были бы нитки; и, тем более, никому и дела не было до выжившей из ума старухи Мерны, пугающей доверчивых горожанок и малышей страшными предсказаниями о грядущем разрушении города, а следом за ним и половины мира – как жаль, что никому и в голову не пришло, что карга, быть может, вовсе и не впала в маразм.
Алана Ригхана, как и большинство его спутников, мало интересовали скрытые прелести Фелесгарда, местные шахты и огромные цеха. Более того, город, раскинувшийся у восточных границ республики Кэниер, кормивший более, чем две трети ее населения, прославивший страну добычей угольной и железной руды высочайшего качества на весь континент, до самого Каменного Моря, казался молодому гвардейцу едва ли не жалким из-за серости и однообразия. Даже местная знать не могла идти ни в какое сравнение со столичными аристократами – ни вам богатства одеяний, ни роскошных особняков, ни огромного (оттого и бесполезного, зачастую) штата прислуги… Фелесгард по сей день оставался государством в государстве, островком старых устоев, со своими законами и традициями: здесь никто не обращал внимание на происхождение и размер наследства, ценили трудолюбие да острый ум, а средства привыкли вкладывать в дело, а не тратить на мирские удовольствия. Не мудрено, что уклад такой по нраву приходится не всем, но дураков, осмелившихся пойти против большинства, не находилось.
Посланников из Айнбора в городе чуяли за милю и, дал бы советник Уэйт волю, забросали бы камнями еще у городских ворот. Столичные гости являлись раз в год лишь за тем, чтобы забрать полный сундук ардов – положенный Палате Четырех налог – да передать очередную стопку указов и нелепейших планов, касающихся работы Гильдий. Учитывая, какой доход шахты и цеха Фелесгарда приносили стране и, в частности, извечно купающемуся в бесполезной роскоши Айнбору, дополнительные поборы с местного населения казались сущим кощунством, но отменять их никто не собирался.
Столичные гвардейцы были слишком молоды, чтобы помнить времена, когда Фелесгард был… прекрасен. Непревзойден и величественен. Их поколение не знало лет процветания восточной твердыни, не могло видеть багряных камней мостовой в центре, высокой, достающей остроконечной крышей едва ли не до самого неба, башни Городского Совета, разномастных домиков да особняков и волшебных цветников вдоль широких улиц. Эта часть истории не входила в программу обучения в Республиканской Академии, готовившей для страны воинов, ее словно забыли, вырвали из памяти народа, а с теми, кто желал помнить, расправлялись на центральных площадях. И Алан Ригхан считал это правильным. Не единожды за свои двадцать он и сам становился палачом, отправляясь в мятежные города Кэниера, но совесть его не терзала – по крайней мере, в то хотелось верить. Ведь Гвардии Палаты муки совести положены не были.
Признаваться было стыдно, но ненавидящие взгляды местных жителей, мягко говоря, вызывали у Алана дискомфорт. Враждебность к нему и его спутникам висела в воздухе, ее буквально можно было ощутить кожей, и приходилось признать весьма удручающую истину: обозленная толпа в любой момент могла разорвать сборщика налогов и его охрану в клочья, стоило городским советникам потерять контроль хоть на миг. Такое уже происходило почти сотню лет назад, в далеком семьсот пятьдесят четвертом году после Восхождения Зринна, когда посланник из Айнбора пришел в Фелесгард с предложением сдать город взамен на пощаду для местных жителей, не участвующий в военном восстании. Его голова красовалась на пике, доколе плоть не склевали птицы и не остался один только череп. А спустя два года осады и войны на месте величественного Фелесгарда остались лишь руины, а в столице отпраздновали победу. Алан смутно помнил из курса истории, что первый состав Палаты Четырех был избран именно тогда из военачальников, руководивших подавлением мятежа.
Алые знамена республики с тремя черными, как смоль, грифами развивались позади первых двух всадников, следующих за пегой кобылой, на которой неуклюже восседал сборщик налогов – рыхлый, плешивый, похожий больше на свинью, нежели на человека, чинуша. В свои сорок Галвин Дей выглядел на десяток лет старше, регулярно бывал у знахарей, тайно пытаясь вернуть ушедшую мужскую силу, и семь дней в неделю прикладывался к бутылке эля, из-за чего лицо его выглядело одутловатым, изо рта мерзко несло, а кожа уверенно принимала шафрановый оттенок. Он не отличался смелостью, зато был жаден до денег, из-за чего и согласился отправиться в Фелесгард. В целом, сьер Галвин был олицетворением большинства столичных чинуш среднего порядка – глупых, ведомых, трусливых и падких на звон ардов. Алан не видел ничего почетного в охране такого человека, да и, будучи юношей неглупым, подозревал, что Палату больше интересует целостность сундука с годовым налогом, нежели сохранность шкуры Галвина Дея.
- Подайте хоть монетку, дяденька! – звонкий девчачий голосок заставил молодого гвардейца обернуться. Девчушка, так незаметно появившаяся у его лошади, была настолько худенькой, что, казалось, любой порыв ветра способен сбить ее с ног; на вид ей было не больше шести. Не сказать, что Алан отличался жалостью или милосердием, но даже его сердце невольно дрогнуло, и юноша потянулся к кошельку на поясе – перспектива обеднеть на пару-тройку ардов не казалась ему пугающей, а малышке они могли дать хлеб и чистую воду на неделю.
- Пошла прочь, мерзавка! – громыхнул майор, накрыв ладонью рукоять тяжелого двуручного меча, покоившегося доселе в ножнах, - так, словно он и правда мог поднять оружие на малышку. – Чертова попрошайка!
Девочка, пискнув, скрылась в толпе, так и не получив заветные монеты. Алану даже стало жаль ее.
- Да ладно тебе, Энрей, - улыбка у молодого гвардейца получилась неестественная; такой мелкой скупости и жестокости он понимать еще не научился. – Она лишь ребенок. Голодный ребенок. Отчего было не помочь?
- Нищих в стране полно. Станешь помогать всем, и разоришься! – сир де Руэри хохотнул в, а затем вмиг изменился в лице – стал серьезнее и словно старше. – Спасти всех нельзя. Не мешай судьбе забирать слабых в отведенный им срок, иначе, как знать, однажды она может забрать твою жизнь взамен.
Майор говорил то, что от него хотели слышать – чертов чинуша, что по возвращению наверняка подаст Четырем отчет о фелесгардских событиях, и пара десятком гвардейцев да магов за спиной, давших клятву верности Палате.
Но Алан был не согласен и связь улавливать категорически отказывался. Он уже и рот открыл, намереваясь вступить в спор с капитаном, но протяжный приветственный гул труб заглушил все вокруг, и значил он лишь одно – почетные гости прибыли на главную площадь. Собственно, этот гул был единственным, что позволило гвардейцу понять: мрачная площадь, выложенная тусклой серой брусчаткой, и была сердцем Фелесгарда. В глаза бросилось возвышение в центре, сперва напомнившее Алану трибуну, с которой в столице выступали секретари от имени Четверых, но после юноша разглядел на возвышении широкий каменный блок с небольшим углублением. Гвардейцу потребовалось с полминуты, чтобы осознать удручающую истину – никакой трибуны на центральной площади не было. Возвышение было местом публичных казней.

Пофыркивали лошади, звенела сбруя. Майский ветер полоскал знамена, разбирал пряди на висках, ворошил челку, ласкал шею, проникая под расстегнутый ворот форменной куртки; увы, он не мог развеять смог, в коем тонул город, как не мог разогнать атмосферу тяжелого злобного ожидания. Будь Аленари Сантар воспитана, как обычная девица, то могла бы сказать, что ее терзает предчувствие чего-то дурного. Однако, Раймонд вырастил старшую дочь скорее как солдата, поэтому никакими предчувствиями оная не терзалась, точно определяя где и когда может произойти дурное.
Как сейчас.   
Фелесгард напоминал клубок промасленной пакли. Дай искру – полыхнет.
Под копытами звенел булыжник.
Как и всех молодых думающих людей, Аленари порой терзал вопрос – почему вещи, которые задуманы, как правильные и, в общем-то, полезные, исполняются через задницу? Налоги – это правильно. По крайней мере, так писал Отон из Моррока в своей «Истории государственности». Как минимум налоги содержат войска, и тут уж глупо спорить, если не хочешь кормить свою армию – будешь кормить чужую. Но, черт возьми, тот же Отон предупреждал жадных правителей, порой за последний медяк, забранный у бедняка, приходится расплатиться перерезанной глоткой. 
Ничего кроме жадности за происходящим молодая женщина не видела. Никакого великого плана, никаких светлых перспектив для республики – уж кого-кого, а боевого мага помотало за последние годы по Кэниеру, пришлось на разное насмотреться.
Однако, как все молодые думающие люди Аленари молчала. Ей совершенно не хотелось оказаться под следствием Палаты, и еще меньше хотелось отправить туда собственную семью.
Хлопало на ветру полотно с тремя черными грифами
Впереди, едва ли не под копыта гнедому Делиру полезла нищенка – и она бы получила монетку, если бы не вмешательство майора.
Аленари отвернулась с видимым, возможно, нарочитым равнодушием.
Нет, нищими уже не удивить. В том числе, детьми-попрошайками. Чужая бедность, равно как и беспризорная ребятня не вызывали какого-то особого отклика – пусть благотворительностью занимаются матроны, коим кроме этого остается лишь вышивка да сплетни. И все же, нет-нет, но проскальзывала предательская мыслишка…
Если бы.
Если бы в свое время все сложилось иначе, их с Эриком дочке было бы примерно столько же. Такая же девочка лет пяти-шести, маленькая и звонкая.
Если бы.
Изнутри ожгло желание обернуться, разыскать глазами попрошайку в толпе людей. Увидеть ее… зачем? Девушка не шевельнулась. Накатило странное ощущение, будто отец может перехватить этот взгляд, каким-то невообразимым образом прочитать мысли, увидеть слабость – глупую, постыдную слабость. Не женскую даже – бабскую.
Такого допустить нельзя. Конечно же, нельзя.
Аленари смотрела прямо перед собой – все такая же спокойная и невозмутимая. Никаких детей у нее нет. Есть служба, задание и вот этот конкретный сборщик податей, который должен вернуться в столицу с деньгами, по возможности целым и невредимым.
Все.
Их приветствовал трубный глас – будто столичный мытарь и его охрана являлся поводом для радости. Лестно, конечно, но… верится с трудом.
Главная площадь города, по традиции, оказалась местом публичных экзекуций, о чем красноречиво свидетельствовала плаха на помосте. Взгляд как-то сам собой скользнул в сторону, Аленари глянула на отца, и почти тут же ощутила его касание.
Раймонду явно нравилось тут не больше, чем ей самой. Это заставляло… нет, не нервничать, но по привычке выпрямить спину, расправить плечи, вздернуть подбородок.
«Я справлюсь. – Говорил весь ее вид. – Я справлюсь и не подведу тебя, что бы тут ни произошло».
Молодая женщина отвернулась к помосту, готовая все с тем же ледяным самообладанием принять все, что произойдет дальше.
Ну, или хотя бы попытаться.

Отряд остановился.
Окинув взглядом море людских голов, Аленари позволила себе тихо, но весьма раздосадовано выдохнуть – это ж надо так застрять! Фелесгард не вызывал малейшей приязни и желания познакомиться с городом поближе, каждая лишняя минута, здесь проведенная казалась по-настоящему лишней, и… ну какого черта, а? Будто у них в Стоммарде своих преступников нет, чтобы любоваться, как тех обезглавливают, потрошат или вешают! В самом деле, ехали через половину республики, чтобы таращиться на казнь…
Аленари забрала поводья, заставив лошадь согнуть шею и опустить голову – не хватало еще, чтобы Злая цапнула какого-то олуха в толпе. 
Тем временем, на помосте показалась примечательная троица: палач, похожий, собственно, на палача, женщина, похожая на кого угодно, но только не на головореза с большой дороги, и мужик – судя по выражению лица чиновник, судя по манере держаться – чиновник выслужившийся.
«Ишь ты вырядился, будто на именины!»
Даже в мыслях прозвучало презрительно – местное уполномоченное лицо напоминал хорошо откормленного стервятника.
Взгляд на секунду метнулся в сторону брата – девушка знала, что Алек поймет безо всяких слов.
Женщина, как оказалось, головорезом и не была – учительница или воспитательница, она посмела хаять Четырех, за что и должна была лишиться головы. Не она первая, не она последняя – Аленари отвернулась от помоста, и хмурым цепким взглядом прошлась по толпе. Тишина. Ни протестующих или, наоборот, подбадривающих выкриков. Ни злобы, ни любопытства, ни желания полюбоваться чужим унижением.
Тишина.
Несмотря на армейскую закалку и крепкие нервы магичка вздрогнула, когда эту тишину вспорол крик – так умеют кричать только пойманные животные и отчаявшиеся женщины.
Девица кинулась вперед, будто озлобленная кошка.
«Где, мать их, стража?!»
Он мог просто оттолкнуть ее. Мог ударить – кулаком, в лицо или живот, много ли девчонке нужно?
Однако, «стервятник» попался из породы истеричек, лишь по недоразумению родившихся мужчинами. Блеснула сталь – Аленари рывком поднялась в седле на стременах. 
«Нет…»
Короткий, быстрый удар – худенькое тельце обмякло.
«Нет!»
На мгновение магичке стало плохо – в груди что-то сдавило, будто после прыжка в воду. Возможно, интуиция. Возможно, жизненный опыт. А затем толпа взревела, и осталась лишь злоба – в основном, на трусливого, глупого ублюдка, который схватился за нож.
Стража с гвардией среагировала хорошо, но, увы, поздно – толпа завелась, увещеваниями тут теперь не обойдешься.
«Дерьмо! Мать вашу, какое же дерьмо!»
Аленари ненавидела такие ситуации – что делать не знаешь, а начальство отдавать приказы не спешит. Пальцы вслепую нашарили металлический флакончик с водой, взгляд метался от напирающих людей, к сборщику податей.
Отец. Ей нужен был отец, нужно было его распоряжение, но… Раймонду досталось защищать проклятого префекта.
Ввязываться в свальную драку смысла не было, покуда не поступил другой приказ, приоритетной целью отряда оставалась защита Галвина Дея, а вовсе не наведение порядков на фелесгардских улицах – для того у города есть стража.
А затем она встретилась взглядом с Ригханом-младшим.
Слова Алана на приказ не походили – скорее уж, на странную и неуместную тут просьбу. Но… сейчас хватило и этого. 
Капли сорвались с пальцев, разлетелись веером, но не упали на землю, как должны были – вместо этого, с тихим свистом собрались в единое целое и взмыли вверх.
- Назад!
Аленари вскинула руку – над головой заклинание заложило пару восьмерок, наращивая скорость и мощь.
В какой-то момент поток раздвоился и один из вьющихся «хвостов» рухнул вниз.
Человеку, не защищенному кольчугой или вареной кожей, такой «кнут» мог разбить лицо, смять ребра или сломать шею – тут уж, как повезет. Однако, в последний момент свистящий «хвост» заклинания растекся, превратившись в плоскую стену. Тех кто стоял ближе ледяная вода сбила с ног, людей за их спинами просто обдало, словно раздухарившихся псов.
- Ставьте щиты! – Аленари рявкнула, не оборачиваясь.
Оттеснить людей. Дать гвардейцам хоть какую-то свободу для маневра. Позволить организованно отступить.
Поблескивающий на солнце «кнут» заклинания со свистом рассекал воздух над головой.

Люди перестают доверять окружающим, когда им доводится испытать, что же такое предательство. Часто случается, что после подобных ударов судьбы доверия у человека исчезает попросту как класс и после не возвращается уже никогда.
Не сказать, что Алан Ригхан полностью потерял пресловутую веру в человеческую честность после того, как узнал, сколько лет от него скрывали правду происхождения Ригханов-младших, но оная серьезно пошатнулась, вложив в юный разум зачатки чертовой паранои.
Алан практически физически ощущал, как кровь застыла в жилах, стоило каплям воды разрастись и обратиться в магические кнуты; почти два года назад юноша уже наблюдал подобное в Стоммарде, отчего и знал, каковы будут последствия для тех несчастных, кому доведется попасть под удар заклинания. Но Ригхан-младший попросту не успел воскликнуть ничего образумливающего, прежде чем кнуты обратились в водяную стену, отбросившую добрую часть толпы прочь. Ушибы и ссадины – максимум, чем обернется этот удар для горожан. Гвардеец выдохнул – с явным облегчением.
Делир возмущенно заржал, когда лейтенант натянул поводья, отводя скакуна на задний фланг, в то время как передний ряд гвардейской шеренги ладно выставили щиты, готовясь отражать удары.
- Не убивать без надобности! – громогласный голос майора эхом разнесся над площадью. – Держать строй!
Было приятно осознавать, что неделание убивать живет в душе у кого-то помимо виконта Грэтта – по крайней мере, ему самому.
Алан более не оглядывался на других – он и Крейг, последовавший за товарищем, остановились рядом с близнецами, по другую сторону от Галвина Дея.
- Милорд, мы выведем Вас отсюда, - ровно молвил Ригхан, хотя единственным его желанием было приказать гвардейцам расступиться и бросить жирного чинушу на расправу горожанам. – Держитесь между нами.
Взгляд юноши пал на Аленари, а после – на Алека. Сантары были удивительно похожи, но мысль о том казалась совершенно неуместной в столь ответственной ситуации. Гвардеец даже головой тряхнул, отгоняя непрошенные размышления.
Где-то позади, в центре площади, в бой вступила городская стража, подоспевшая наконец-то. Если бы Алан оглянулся, то наверняка приметил бы, как неохотно фелесгардские стражники поднимают оружие. Наверняка понял бы, что даже те, кто призван хранить порядок, не желали поддерживать оный, проливая кровь. К черту.
- Здесь справятся, - фраза звучала непривычно-равнодушно, как для лейтенанта, и обращена она была к Сантарам. – Поехали. Жизнь лорда Дея сейчас превыше всего.

Спустя четверть часа; Башня Совета
Благо, добраться до Башни Совета фелесгардским гостям удалось без проблем. Со стороны центральной площади все еще доносились звуки битвы, но и они постепенно стихали – видимо, стражникам и айнборским гвардейцам общими силами, все же, удалось усмирить горожан. И то было во благо – лишние смерти ни к чему.
- Вот Вам и местное гостеприимство! – мерзким голоском возмутился сир Галвин и, кряхтя, сполз со своей кобылы. – Фелесгард продолжает совершать прежние ошибки, и до добра его это не доведет, помяните мое слово!
Ответом столичному чиновнику послужило лишь молчание; Алан же лишь сжал зубы – до того крепко, что на щеках заиграли желваки. Внутри же закипела жгучая ненависть к этом тучному человеку и всем, кто стоял за ним там, в Айнборе.
Тяжелые дубовые двери заскрипели, заставив прибывших обернуться к Башне. На пороге появились три человека – впереди, кутаясь в серую мантию, стоял седой старший советник Уэйт Калдер, позади же него – двое младших советников, Киф и Барн.
- Приветствую лорда Дея, - голос советника Калдера звучал как-то бесцветно. – Приносим извинения за инцидент на городской площади. Сего более не повторится.
- Хотелось бы верить! – Галвин хмыкнул – презрительно, - за что Алану так и захотелось врезать ему. – Впрочем, о том после. Поспешим в зал, у меня есть указ Палаты.
Городские Советники в ответ лишь учтиво склонили головы и поспешили расступиться, впуская Галвина Дея первым.
- Крейг, Алек, - тихо произнес виконт Ригхан, соскакивая с лошади, - идите с ним. Мы проследим за входом в Башню – мало ли, что может произойти. У нас тут явно много недоброжелателей.
- Пригляди за лошадьми, - мрачно бросил Крейг, передавая другу поводья. – Чует моя душа, в ближайшие дни нас ждет еще немало сюрпризов…

Спустя полчаса; главный зал Башни Совета
Охранников, отправленных с ним, Галвин Дей предпочел взять с собой в зал совета – трусливая его натура не позволяла оставить себя без охраны даже на время переговоров.
- Вы просите слишком много! – советник Калдер, человек удивительного спокойствия и выдержки, не стерпел и стукнул кулаком по столу – так, что несколько желтоватых листов бумаги, сложенных до этого в аккуратные стопки, слетели на пол. – Где это видано?! Айнбор должен оповещать о повышении налогов в начале года! Уведомлений не было!
- Согласно указу Палаты Четырех, во время военных действий возможно введение дополнительного налога и без предварительного уведомления провинций, советник. На юге вновь вспыхнул мятеж, и для его подавления нужны средства… Вам ли не понимать, как опасны затянувшиеся восстания, - голос у Галвина Дея был слащавым, и говорил этот обрюзгший человек растягивая слова, то и дело прерывая речь на мерзкое кряканье или икоту.
Уэйт Калдер едва ли не вспыхнул от ярости, но на этот раз удержался от неосмотрительных возгласов. Запахнув серую мантию, он встал из-за стола и отошел к окну, откуда открывался вид на центральную площадь. Толпа уже разбрелась по своим делам, и сердце Фелесгарда вновь выглядело буднично и непримечательно.
- Несмотря на то, что возник прецедент мятежа, военное положение не было объявлено. Кажется, Верховный Закон говорит, что это обязательное условие для внеочередных денежных сборов, - деловито отозвался советник Барн – самый старший из трех управляющих Фелесгарда, старик лет восьмидесяти, абсолютно седой, с густой длинной бородой. Он был мудр, умен, более половины жизни посвятил служению родному городу, занимался, по большей части, финансами, и даже в свои почтительные лета был бодр и свеж. Сборщику налогов стоило бы проявить уважение к старому советнику, но он только глупо икнул – в очередной раз – и отрицательно покачал головой, заводя старую шарманку:
- Указ Палаты Четырех может…
- К черту указы! – Уэйт повышал голос крайне редко. – Вы обворовываете свой же народ! Фелесгард и без того в тяжелом положении: у нас не остается денег на содержание сиротских домой и лечебниц, а у Гильдий едва хватает средств для выплат работникам! Город погибнет, если столица продолжит драть с нас три шкуры!
- Возможно, это говорит о том, что местные жители недостаточно работящи?! – без тени сочувствия взвизгнул сир Дей, подпрыгнув на стуле; из-за малого роста он едва доставал носками сапог до пола. Его заплывшие свинячьи глазки прищурились, но выглядело это, скорее, смешно и жалко, нежели пугающе.
- Будь в Ваших словах хоть доля истины, Гильдии давно бы уже встали, в городе настал бы голод, а поток беженцев неизбежно хлынул на восток. Но жители Фелесгарда находят выход даже в столь сложные времена. Возможно, есть иное решение? К примеру, столичная знать признает, что для выживания не обязательно трапезничать из золотой посуды, а с утренним туалетом, одеванием и прической может справиться и одна служанка, а не десяток, - советник Киф знал, о чем говорит.
- Что вы позволяете себе, советник! – вновь завизжал сборщик налогов, неуклюже слезая с деревянного стула. – У вас есть три дня на то, чтобы подготовить сундук! Если там не будет всей суммы согласно указу, ваш городишко ждет незавидная участь!
Галвин Дей притопнул толстой ножкой и, будто бы перекатываясь, направился к двери, махнув притом рукой своих охранникам, дабы те следовали за ним.

Спустя несколько минут; выход из Башни Совета
Длинная винтовая лестница почти закончилась, и все время, пока айнборцы спускались по оной, сир Дей продолжал преотвратительно кряхтеть, распыляясь недовольствами:
- Надо же, какова наглость! Фелесгардцы совсем распоясались, ни во что столичные указы не ставят! Чертов городишко стоит снести, как сделали почти сто лет назад, но на сей раз покончить с ним навсегда!
Сборщик налогов уже хотел было толкнуть дверь, дабы выйти вон, по вместо того хлопнул себя по карману. Лицо его стало еще более неприятным, когда исказилось выражением досады.
- Псилла побери, забыл пенсне наверху! Ну-ка, - свинячьи глазки его вперились в гвардейца и мага, бегая от одного к другому, - вот ты, - кивок на Алека, - сбейгай-ка наверх, забери их. Поживее!

Тем временем в главном зале
- Возможно, Вы перегнули палку, Киф, - оставалось лишь подивиться спокойствию, с которым говорил советник Барн. – Ваша дерзость может обернуться неприятностями для всех нас.
- Неприятности, мой дорогой друг, ждут Фелесгард в любом случае! Если мы действительно отдадим всю сумму, то оставшихся ардов в городской казне хватит лишь на закупку сырья, необходимого, чтобы работа в Гильдиях не встала, а жители останутся без куска хлеба! Урожай в этом году не удался, а средств на закупку продовольствия попросту не хватит. Зиму не переживет и половина горожан, - отрезал советник Киф. Горько осознавать, что его слова были правдой – жестокой, пугающей, но, все же, правдой.
- Возможно, удастся взять займ у Конфедерации, - седобородый советник не желал сдаваться. Обмакнув кончик гусиного пера в чернильницу, он принялся быстро писать что-то на желтоватом листе бумаги – по-видимому, рассчитывал, какая сумма необходима Фелесгарду для того, чтобы хотя бы пережить грядущую зиму.
- Палата Четырех объявила Конфедерацию Вэлгар главным врагом республики! Как думаете, сколько недель пройдет, прежде чем гвардия ворвется в город и сожжет его дотла, если мы пойдем против правительства и заключим хоть одну несчастную договоренность с официальным врагом?!
Во время столь оживленного спора молчал лишь один человек – советник Уэйт. Он так и не отошел от окна и, казалось, куда больше интересовался скучными видами Фелесгарда, чем поиском способа спасти родной город. Но это было вовсе не так.
- Помните историю, друзья? – тихий голос Калдера заставил двух других советников тотчас умолкнуть. – Семьсот пятьдесят шестой год. Тот самый, когда республика Кениэр вышла из состава Конфедерации, и началась Пятилетняя война. Ведь начиналось все именно так – Палата Четырех делала все, чтобы сделать жизнь несогласных невыносимой.
- Хотите сказать, это первый звоночек, и Айнбор желает вновь развязать войну внутри республики? Немыслимо! – советник Киф устало облокотился спиною о резную спинку стула. – Чего же они, по-вашему, добьются, спровоцировав мятеж?
- Причины свергнуть всех, кто способен пойти против Палаты, - Уэйт обернулся к соправителям. – Нас. И других, кто подобен нам. Четверо хотят власти полной, абсолютной, и оставлять на постах городских советников тех, кто не склонен слепо подчиняться им, они не станут.
- Отчего же они начали действовать именно сейчас? – старик Барн отложил перо, позабыв о расчетах. По нему было видно, что словам Калдера он не доверял.
- Остался ровно год до того, как истечет срок правления Палаты. Недовольных слишком много, и вероятность, что Совет Градоправителей вновь изберет тех же людей, ничтожно мал, - терпеливо пояснял мужчина вполне очевидные, как на его взгляд, вещи. – У них есть два варианта, чтобы усидеть на своих местах. Либо «почистить» Совет, избавившись от противников, либо добиться продления срока собственного правления на основании военного положения.
- Фелесгард становится мишенью в обоих случаях, - подытожил советник Киф, победно улыбнувшись. Не смотря на неутешительные выводы, он все еще пребывал в приподнятом настроении, хотя, любой, кто знал этого человека чуть ближе, мог бы поклясться, что он лишь старательно маскирует злость.
Послышался звук шуршания бумаги, и, вынув из широкого рукава мантии свернутый в несколько раз лист, Уэйт передал его советнику Барну. Седобородый, поправив пенсне, развернул послание и бегло пробежался взглядом по аккуратным строкам. Всплеснув руками, старик отдал письмо сьеру Калдену.
- Немыслимо! Откуда у Вас это послание, Калдер? – казалось, сомнения Барна улетучились, стоило ему прочитать письмо.
- Не только у Четырех есть шпионы, мой друг, - советник Киф тяжело опустился в кресло. - Пора готовиться к войне.
В зале повисло молчание.

Тем временем возле Башни Совета
Привязав лошадей, Алан устало прислонился спиной к каменной стене. Руку он удерживал на рукоятке меча – вероятно, из-за напряжения, которое охватило юношу еще там, на площади, и не желало уходить до сих пор.
Но гвардеец пытался скрыть дурные чувства, даже улыбнуться магессе смог – несколько вымучено, тем не менее.
- Мы давненько не виделись, Аленари, - все также негромко молвил виконт. – Кажется… Полтора года? Два? У меня дурно с подсчетом времени.
Ригхан-младший вздохнул, воззрившись на серое небо, словно пытался углядеть в нем что-то – например, хотя бы одинокий проблеск солнца, коего Фелесгард почти не знал.
- Как ты провела это время? Надеюсь, ничего дурного не произошло? – вопрос был задан вполне искренне – юноша и правда не хотел, чтобы Аленари Сантар тронули какие-либо беды. К девушке он испытывал теплые чувства. Могло ли быть иначе?

Услышав обращение «ну ка, ты!», да еще и сопровождаемое небрежным «поживее», Сантар едва сдержался, чтобы не послать проклятого сира Дейя с его мерзким пыхтением так далеко, как только язык развернётся. Однако военная выучка, уже постепенно въедавшаяся в поведение, сделала свое дело.
Маг кивнул, давая понять, что он не мальчик на побегушках лишь лёгким прищуром глаз и снова поднялся по лестнице.
Из-за двери слышались голоса и Алек замедлил ход, не потому, что хотел послушать, о чем речь, а чтобы не прерывать говорившего на середине фразы.
Да так и замер с протянутой к двери рукой. То, что он услышал заставило его замереть на пару мгновений, пока он думал, что таки был прав – попали они с этим заданием между молотом и наковальней.
Немыслимо! Откуда у Вас это послание, Калдер?
- Не только у Четырех есть шпионы, мой друг.  Пора готовиться к войне.
После этой фразу стало тихо и Алек, поправив воротник и постаравшись придать своему лицу самое невозмутимое выражение постучал, извинился, и забрав желаемое, поспешил назад.
После того как вернул пенсне владельцу, маг поискал взглядом отца, но видел лишь, как Аленари беседует с лейтенантом. Тоже неплохо, от сестры у него практически не было секретов, он и так бы ей рассказал, а вот Ригхана, пожалуй, следует поставить в известность.
- Не знаешь, надолго мы тут? Командование даже сроков не выдало, а городок прямо скажем… - между тем говорила сестра и Алек кивнул, останавливаясь с ней рядом.
- Да уж, ты права, городок не просто похож на растревоженный улей. Дело обстоит намного хуже.
И он кратко пересказал всё, что услышал наверху.