Благодатная земля Долонии, казалось, устала обходиться без полноправного хозяина, и ко дню коронации отнеслась со всей обстоятельностью, на какую способна природа. При должном усилии несложно было вообразить себе небесного секретаря с длинным свитком и пером, строго оглядывающего вверенную его заботам территорию и скрупулёзно расставляющего галочки напротив пунктов: холмы ветром причёсаны, редким в это время года дождём умыты, солнцем высвечены; небо от облаков выметено со всей старательностью, мачтовые сосны выстроены как гвардейцы на церемонии.
Фреодэрик, конечно, и смотрел, и получал удовольствие, но всё больше боролся с желанием зябко закутаться в плащ. Удивительно: ночи в Каргвеллии никак нельзя назвать мягкими и тёплыми, особенно в это время года, но холод песков не пытался сквозь кожу добраться до самых костей и осесть на них молочной плёнкой. Холод Каргвеллии оставался за кругом домашнего тепла, местный же — нехотя сползал с человека, как будто делая ему большое одолжение, только из уважения к празднику.
Впрочем, в церемониальный плащ при всём желании закутаться было затруднительно: шитые золотыми нитями снегири отчаянно клевались, взывая к долгу и торжественности момента. Спорить с ними было последнее дело, так что великий князь дозволял тяжёлой ткани ниспадать горделивыми складками до пола, воплощал высший бессмертный закон в смертном теле и ждал, пока Ламонт Фаррел произнесёт все положенные ему клятвы.
Несмотря на спешку, граничащую с паникой, со всей ответственностью к подготовке церемонии подошла не только погода, но и люди. Как будто каждый в княжестве, начиная от духов, и заканчивая княжичем, ожидали кончины князя и втихую собирали всё необходимое. Предусмотрительность была похвальна, но из-за неё великий князь только теперь и смог увидеть князя Ламонта как создание из плоти и крови, а не строчками в отчётах. Право слово, церемония — не лучшее место для выводов. Но вовсе без них Фреодэрик обойтись не мог.
Что бы ни скрывалось за приятным лицом князя, он смотрелся достойным сыном своей земли: гордец, прямой как долонийские клинки, и такой же вычурный через меру. Наложить на этот образ слова от более близкого наблюдения — и получится ещё более обнадёживающий образ. Раскалённый металл, один из лучших сплавов.
— Я, Великий Князь шести княжеств конфедерации Вэлгар волей Совета и добрых граждан, своей подписью свидетельствую твоё право носить княжеский титул, владеть землями и людьми княжества Долония, вершить суд в пределах его границ, служить защитой закона и обычаев Долонии по долгу верховного правителя.
У великого князя долгая витиеватая как каргвеллийский церемониал подпись. Пока перо выводит все петли имени, люди молчат. Возможно, его скрип можно расслышать от дверей залы. Завершив ритуал подписания, кроме всего засвидетельствованный и всеми благородными долонийцами, великому князю осталось лишь возложить на и без металла золотую голову Ламонта княжеский венец, да вывести к миру принимать приветствия чуть погодя.
Когда нечеловеческий отрезок времени, руководящий всяким как куклой на ниточках — ни одного лишнего слова и движения, даже посторонние мысли как будто преступление — закончился, Фреодэрик поймал (или подумал, что поймал), облегчение на лице молодого князя. Ничего, церемония и должна быть нечеловеческой. Чтобы дольше в памяти держалась. Это после — тем более приземлённым, чем более возвышенным был ритуал — нагрянет праздник. К своей коронации Фреодэрик собирался отпустить заключённых из тюрем, да Кровопийца отговорил. Какими станут первые приказы князя Фаррела?
— У меня есть для тебя подарок, князь.
Избавившись к пиру от снегирьего плаща, да церемониальной серьёзности, Фреодэрик перестал быть воплощением и гарантом, вернул свою развеллискую доброжелательность и вежливость. А заодно и забыл о холоде теперь, когда ему была возвращена свобода движения.
— Позволишь ли показать его тебе? Он ждёт во дворе.

Отредактировано Фреодэрик Бреннан (2016-05-12 21:19:44)